Главная
Документы
Фотографии
Гостевая
Контакт
Ссылки
Великие
Библиотека

16 августа 2008 г.                              Доброволец.

 

На душе муторно, а теплое пиво лишь усиливает эффект потерянности и прижатости к безысходности условий. Причем такой безысходности, будто бы нас кинули в асфальт, поскребли его нашими лицами и надавали щедрых ударов под ребра. А мы в ответ даже застонать не можем…

Мы сидим в грязной забегаловке с неровным полом и изрядно потертыми продавщицами. Тяжелый дух перележалой пищи и сивушного смрада, похоже, въелся даже в дерево нашего столика, на котором в хаотичном порядке размещена батарея пивных кружек. Мы вяло пережевываем что-то напоминающее воблу, вливаем в себя пиво, и смотрим на гладь телевизора, подвешенного у потолка.

Кадры, сменяют друг друга приевшимся за два часа калейдоскопом. Ночная стрельба грузинских «Градов» по Цхинвали пляшет на экране яркими вспышками, ее сменяют кадры падающего самолета, толп беженцев. Вот пространство заполонил частокол официальных лиц, вещающих правильные в своей резкости речи, которые, к слову, уже бессильны и не нужны.

На них я не смотрю. Боюсь выматериться неизвестным доселе оборотом, к неожиданности всей забегаловки и себя самого. Опускаю взгляд в полупустую кружку. Вовсе закрываю глаза.

Цхинвали…

Я никогда не был там, я не вздымал пыль своими кедами на его улицах, не беседовал с его жителями, не рисовал его походной кисточкой.

Я побывал в нем сейчас, в один из самых трудных дней его истории, побывал, уловив душой его крик, его боль…

Тихий патриархальный Цхинвали. Добротно выстроенный городок, утопавший в сочной зелени, беспощадно перемалывается в развалины, а грузины, осетины, русские превращаются в безмолвие могильных холмиков. А за воем тяжелой артиллерии, бомб, авиации, всей той индустрии смерти, что была выкована давно и для других противников, все слабее слышен вой матерей, оплакивающих отцов, братьев, мужей, детей. Но я слышу этот вой и содрогаюсь. Все матери одинаковы в своем горе. И  чудится мне, будто бы это я рухнул в тех дымящихся кварталах, будто это моя мать срывается в рыдания…

Но вдруг вой исчезает… Его обрывает тишина…

Яростная тишина…

Оборванный голос мира, по горлу которого прошлись траками танков, которого усиленно «обработали» «Градом», замирает и растворяется в горном воздухе.

Я вижу, как в полной тишине едут, летят, маршируют в походном порядке грузинские солдаты. В новенькой НАТО-вской форме они занимают села и высоты. Их батальоны усиленны разномастным «интернационалом» смерти – наемниками всех мастей, разносчиками «самой правильной демократии в мире». Что-то мне в них знакомо, знакомо генетической памятью. Будто бы кровь моих прадедов признала что-то, застучала маршевым ритмом, мобилизовала волю.

Гитлеровцы? О, мой разум! Как же похожи! Один в один!...

Тот же блицкриг, тот же марш, те же щелочки настороженных глаз…

Но не все! Это – только костяк, только невиданным образом, словно мухоморы на пне, выросшая «элита». Большинство солдат (не только с грузинской стороны) идут в бой с затуманенным взором, в котором читается только одна мысль-приказ: «Убивать!» Словно бы это чья-то злая воля закодировала на эту войну, чтобы перемолоть их в бескопромиссном противостоянии, чтобы очистить этот прекрасный край… Но для кого?

Грузинская агрессия открыла новый акт драмы добивания советской государственности и здравого смысла, чувства самосохранения человека и человечности. Сработал жестокий принцип кавказского домино, который неизвестно сколько еще приговорит невинных и виновных. Приговорит к мучительной смерти на войне или к не менее мучительному ожиданию смерти из-за угла во время междоусобного мира после схватки.

И я сжимаю в ярости кулаки, понимая, что все это спланировано. Что все, что бы не делала любая из трех сторон конфликта – это игра не просто по чужим, а по враждебным, по истребительным правилам. Что кольцо вокруг моей Родины сжимается, и нет в моем Отечестве ни меча, ни слова, чтобы это остановить. Что все, о чем мы, коммунисты предупреждали (о, как же над нами смеялись и угорали доморощенные анаЛлитики и капустные интеллектуалы!) сбывается и прогрессирует, а власть только теперь вооружается (нет, не нашими программами – а нашей риторикой). Что…

 

- Эй, Глеб, чего ты? Опять о своем задумался?

Я всплываю на поверхность действительности из своих мрачных дум. Правда, действительность не намного менее мрачная, чем мои размышления: из телевизора опять хлещет кровь и чья-то желчь.

Медленно прихожу в себя. Итак, на чем я остановился? Да, на пиве.

Слева от меня сидят товарищи по работе – молчун Петя – великовозрастный холостяк с копной светлых волос и ворохом вредных привычек и Саня – наш бригадир. Саня – мой сверстник и считает меня своим другом. Я не разубеждаю его в этом – не вижу смысла.

Делаю глоток, начинаю воспринимать то, что говорит Саня. Вы ничего такого не подумайте – я считаю Саню хорошим парнем, к которому всегда можно обратиться, если что. Но сегодня его понесло.

- Мы этим грузинам хорошо по зубам надавали. Слышали! Они с танками в город поперли! Придурки!... Кто ж город танками берет? Их же тут же сожгут! Ну, вот и получили. Теперь – видите! – везде они уже бегут!

- Это наши так говорят, - говорю я. – Что там твориться сейчас на самом деле – не ты, ни я знать не можем. Грузины вон говорят, что Цхинвали уже окружили и выдавливают осетин из города… Впрочем город – это уже не город… Развалины…

- Да врут эти «генацвали»! – убежденно стучит по столу Саня. Так убежденно, что даже рассеянный Петя одобрительно хмыкает.

- А наши не врут?

- Ну, смотри! – Саня начинает загибать свои черные от  работы пальцы. – Самолет мы их сбили – это раз! Из города выбили – это два! Двенадцать танков сожгли – это три! За границу Южной Осетии выгнали – это четыре! Добровольцы наши уже потоком идут – это пять!...

Удивительная особенность у наших людей – после совместного просмотра выпуска новостей доказывать оппоненту что-либо пересказом только что увиденного, но пересказом, осуществляемым с видом выражающим: Да я, блин, все видел непосредственно!

Вежливо подождав, когда Саня закончит перечисление аргументов от экрана, я спросил:

- А что ты-то такой возбужденный?

- Ну как же! Наконец-то Россия показала всем, что она на что-то способна! Вот, Медведев выступал… Это… Путин видишь как на «Олимпиаде» надавил на Буша… Эти грузины только силу уважают. Ну и получат. А сейчас еще наших псковских десантников перебросят… Так вообще хана им будет! Наши Гори бомбят! Тбилиси!

- А что дальше-то? Новая война? НАТО вводят свой контингент якобы для наблюдения за перемирием. И все – мы получаем еще одну базу врага под брюхо России. И снова вспыхнет и в Дагестане, и в Ингушетии, и в Чечне…

- Ни фига! Смотри! Мы теперь – сильные, как никогда! Надо войти танками и десантом в Тбилиси, повязать Саакашвили, сразу дать независимость Южной Осетии и Абхазии…

- И Аджарии… - встрял Петя.

- Во-во! И Аджарии! И вообще – че ты ни во что не веришь? Россия поднимается! И мы за это дело драться должны!

Я в изумлении поднимаю глаза. Кружка пива, не дойдя до рта, замирает в руке. Года три назад я говорил Сане, что надо драться за свободную Россию, что нужно активно бороться за свои права… А теперь он меня учит этому? Может быть, что-то изменилось в нас? Да нет – я все тот же активист-коммунист, он – любитель халявных вечеринок и халявных девочек… Обыкновенный российский парень… Впрочем, я тут же вспоминаю, как в мае он неистово кричал: «Россия – вперед!» и «Грязные испанцы!». Может быть, для него и эта война – такой же далекий футбольный матч, партия в «Contr Strike», где играют чужими жизнями, коих много в запасе к тому же?

- Ну хорошо, - начинаю я свою проверку. – Вот что бы ты сделал?

- В Грузию бы вошел, Саакашвили бы скинул. Показал бы америкосам российский флаг на какой-нибудь башне в Тбилиси – пусть любуются!

- А грузинов в расход?

- Не ну ты че! Мы ж не фашисты! Пусть живут! Только из Южной Осетии уходят. И Абхазии…

- И Аджарии! – опять кричит изрядно захмелевший Петя.

- Ну, и на этом спасибо.

- Да не ерничай ты. Вот, ну и в состав России возьмем.

- Что, Южную Осетию или Грузию?

- И Грузию тоже! У нас то всяко жить лучше! Вот – страна, я ж тебе говорю – на подъеме… Медведев вот…

- Ну, хорошо, хорошо! А ты сам-то готов воевать пойти? Ты ведь, насколько мне известно, от армии чистосердечно откосил?

- Конечно, пошел бы! Добровольцем в Осетию. Что мне тут терять-то? Только, боюсь, туда я уже не успею…

- Ну почему? – запускаю я свой проверочный блеф. – Ты же знаешь, у меня знакомых в Северной Осетии много – по той же линии КПРФ. Ты хоть сегодня можешь ехать во Владикавказ. Билеты, проезд – берут на себя они. Только сейчас дай мне ответ.

Саня несколько офигел, но, похоже, поверил.

- Ну, я не знаю… - он отвел глаза. – Я то, конечно, готов… Ты ж это… Меня знаешь ведь?... А как же работа?

- Сдалась тебе она сто лет в обед! Ты же мне только что сказал, что тебя тут ничего не держит.

- Да… Слушай, Глеб! Я бы правда поехал… Надо же за осетин воевать… И грузин… это… Наказать. Но… Понимаешь, семья у меня…

То же самое я слышал от него и два года назад, когда звал его на митинг. Та же отмазка… Нет, Саня не изменился, не стал ни лучше, не хуже.

И о войне в Осетии он всерьез и не думал – просто прикольно ощущать себя «сопричастным».

Он окончательно отвел глаза.

 

- Ну что, доброволец! Отказываешься? Расслабься – никаких рекрутов в Осетию я не знаю… Скажу тебе только одно: я никогда не стал бы проповедовать войну, на которую сам бы не пошел. Тем более, если война эта сыграна по нотам Вашингтона, и все участники в ней действуют «втемную».

И я, не попрощавшись, выхожу из забегаловки. За спиной слышу, как Саня опять начинает доказывать Пете, что Тбилиси должен быть разрушен, а Южная Осетия и Абхазия войти в состав России… Ах да – и Аджария, конечно, тоже…

 

На улице накрапывает дождь. Я надеваю капюшон и иду по городу. Боль Цхинвали опять захлестывает сердце. И боль за то, что война эта, увы, не будет закончена. Потому что народно-освободительной войны без народа быть не может. А народ для своего существования должен думать. И вспоминать о границах не только тогда, когда там полыхает, а о правительстве не только тогда, когда оно скандирует патриотические лозунги. И тогда не будет «Ни эллина, ни иудея» - ни грузина, ни осетина, ни русского – будут свободные люди, соседи и труженики.

И это будет совсем другая история.

 

Глеб Таргонский, 10 августа.

 

 
Hosted by uCoz